«ОГ» литературная: «Осень жизни, как и осень года…»

Второй осенний месяц подарил нам целую череду праздников. Это и Международный день музыки, и День учителя, и День пожилых людей. И все они пронизаны легкой ностальгической нотой. Под стать тому грустному осеннему великолепию, которое мы наблюдаем на улицах и в скверах нашего города.

Нынешняя литературная страничка – тоже осенняя. А авторы ее – наши соседи из Кувандыка и Медногорска, которые в конце сентября побывали в Орске, в гостях у творческого клуба «Зеленая лампа», и поделились своими стихами и прозой, а также – перспективами в работе.

Знакомьтесь…

 

Владимир Курушкин,

член Союза писателей России

ВРЕМЯ УВЯДАНИЯ ПРИШЛО

Время увядания пришло.

Тихо свои листики бросаю.

То, что есть добро, не отрицаю,

Забываю, что такое зло.

«Все сбылось», – шепчу, переходя

Ту границу солнечного света,

За которой зноем дышит лето

В осень и озноб ее дождя,

Слыша, уже слыша голоса,

Что зовут, как музыка, оттуда,

Где мерцает претворенья чудо

И шумят осенние леса.

Там и звезды, скатываясь вниз, –

Точно слезы в августовском небе.

Все, уже бросать не надо жребий.

Золотой летит последний лист.

Время увядания пришло,

Ветер по шиповнику пронесся.

Все уже, назад не возвернешься.

В небо паутинку понесло.

И ты с ней душой соприкоснешься.

Все сбылось и все произошло.

Господи, ведь ты не отвернешься,

Примешь тех, кто встали на крыло.

 

Юрий Резинин

НАД КОРОНАМИ ЖЕЛТЫМИ

Над коронами желтыми кленов расписано синим –

Обессилело лето и, прячась под иглами сосен,

Наблюдает, рыдая, как макси меняет на мини

И сжигает одежды лихая, коварная осень.

А березы надели свои ожерелья печали,

В пожелтевшей листве согревая озябшие руки…

Все казалось, с печалью березы кого-то встречали;

Только мне говорили, что желтое – это к разлуке.

До весны упакованы сладкие птичьи свирели.

Птицам нужно на юг. Не до нот. Посидим на дорогу…

Нам теперь на трубе поиграет метель до апреля,

И привыкнет к мелодии этой народ понемногу.

Ну куда же вы, птицы? Никто вас с гнездовий не гонит,

Вас кормили с ладоней, а значит, жилось вам не худо…

Почему же нас манит туда, где крылатые кони,

Где под именем Счастье летает пернатое чудо?

Я, пожалуй, покину на время мой город любимый.

Может, он и подумает: «Боже, какой ты наивный!..»

Нет, не всякая пуля, мой милый, не всякая мимо…

Если где-то любовь и была, то была не взаимной.

Без меня отыграют оркестры прощальные марши –

Это ветер со свистом опавшие листья уносит…

Догорит, допылает свечой, будто в память о павших,

Загулявшая с ветром в распадке безумная осень.

 

Александр Зеленцов

ОСЕННИЙ БЛЮЗ

Весь двор усыпан

 желтою листвой…

Хоть солнце и печет,

 а все ж прохлада.

И убран огород,

 и сад пустой,

И смежилась листва

 у винограда.

Лишь по забору

 зеленеет хмель.

Как видно, нипочем

 ночной мороз!

А с кленов льется

 желтая метель.

О прожитом задумаюсь

 всерьез…

Я на крылечке, струны

теребя,

Сыграю не спеша

 осенний блюз.

Осенний блюз

 сыграю для тебя,

В минорной ноте

 с осенью сольюсь.

 

СТЫНУТ ТЕМНЫЕ АЛЛЕИ

Стынут темные аллеи,

Тает в ветках свет фонарный.

Листья мокрые желтеют,

Излучая отблеск странный.

Дышат холодом и грустью

В нишах мокрые скамейки,

Дождь то стихнет, то припустит,

Неуемный, как из лейки.

Звоном тысяч колоколен

Стонут струны дождевые,

В час раздумий и бессонниц

Гонят сумраки ночные.

Гонят прочь дурные мысли –

Надо думать о хорошем.

Облетая, мокнут листья –

Просто расстаются с прошлым…

 

Валерий Страшнов

ОСЕНЬЮ

Устланы дорожки

Желтою листвой.

Я взгрустну немножко.

Лето, что с тобой?

Где былая яркость,

Где цветов краса?

Там, где было жарко,

Тучи в небесах.

Барабанит дождик

По стеклу окна.

Вдоль лесных дорожек

Бродит тишина.

Из-под желтых листьев

Вылезает груздь,

И по тропкам лисьим

Пробегает грусть.

 

ОСЕННЕЕ

Не видать уж давно

В заблудившемся ласковом лете

Мне родного тепла,

И становится грустно душе.

Открываю окно.

Мне в лицо дует северный ветер.

Ты его позвала,

С разноцветной листвой на меже.

Закрываю глаза

И ни капли не чувствую даже

Нежных, ласковых рук,

Нежных ласковых губ на щеке.

Теплых дней бирюза

Отцветает, становится сажей,

Черной тенью разлук,

Серым пеплом в дрожащей руке.

Словно птица в ночи,

Сердце плачет и рвется из клетки,

Видя клин журавлиный.

Он медленно тает вдали.

Я прошу, замолчи!

Но напрасно.

Сквозь голые ветки,

Вдаль дорогою длинной,

Курлыча, плывут журавли.

 

Елена Огнева

ВЗГЛЯД ХУДОЖНИКА

Стою в оранжевом саду,

Где солнца много,

И что-то близкое ищу

Холстам Ван Гога:

В бордовых ветках – бусы, четки

И абрис рыжих крон нечеткий…

Но первый план написан лихо –

Набухла соком облепиха.

В ней откровенность естества,

Хвала Создателю, хвала!

 

Тамара Ясакова

АМЕРИКАНКА

(новелла)

Было непонятно, зачем она здесь, в доме престарелых, среди тусклых, согнутых жизнью и непрощенными обидами людей. Она была не от мира сего. Одевалась ярко, добротно. Ухоженные серебристо-волнистые волосы обрамляли лицо, красоту которого старость не могла стереть, как ни старательно сминала морщинами и покрывала желтизною.

Изящная тросточка, с которой она выходила на прогулки, придавала ей особый шарм.

Любимое место – около рябинки, которая, как и она, была одинока среди похожих друг на друга березок парка. Здесь, на скамеечке, женщина читала, с наслаждением впитывая чужие печали и радости. Часто отрывалась от книги, то ли обдумывая, то ли сверяя прочитанное со своими переживаниями, воспоминаниями. Улыбалась, мечтательно закрывала глаза, приподняв голову и вдыхая запах увядающих листьев, цветов. Осень ее жизни и окружающего мира умиротворяла естественностью течения бытия.

Откуда-то просочился слушок, что у нее дочь в Америке. И стала она – Американкой, что еще больше отдалило ее от старческого окружения.

Поступки этой женщины тоже не укладывались в привычные рамки.

Так, однажды она остановила директора дома престарелых, когда он, не обращая внимания на встречных постояльцев, показывал очередной комиссии содеянное им в годы его правления:

– Вы почему со мной не здороваетесь, Виктор Павлович?

Уважаемые гости с недоумением обернулись. Директор замешкался:

– Здравствуйте, – недовольно буркнул он и отвернулся, чтобы продолжить экскурс по местам своих благодеяний.

– Приятно познакомиться. Меня зовут Татьяна Алленовна.

Она протянула руку вниз ладошкой. Минутная пауза, и один из высокопоставленных шагнул вперед. Подхватил опускающуюся сухонькую ручку женщины и поднес к губам.

– Благодарю вас, – признательно-грустно прошептала она.

Американка уходила. Мужчины молчали.

С этого дня Виктор Павлович здоровался со старичками, а с Татьяной Алленовной непременно останавливался поговорить. Сначала эти встречи были случайными. Но потом заметили, что директор старается утром подойти к ней. Словно получал благословение на предстоящие дела.

День пожилых людей – главный праздник дома престарелых. Выступали самодеятельные артисты. Зрители подпевали всем залом песни, аплодировали частушечникам. Занавес начал медленно закрываться. Все зашевелились, задвигали стульями. Но на сцену поднялась Американка.

– Вы, идущие мимо меня

К не моим и сомнительным чарам…

Это были стихи, забытые, невостребованные годами. Они походили на раненую птицу, пытающуюся взлететь. Тишина. Слова, непонятые, но проникновенно-волнующие, остановили шум, движение. Люди слушали. Тоска по жизни, пьянящей радостью и горем, любовью и разлукой, сжимала сердце. Неужели оно еще не разучилось чувствовать? Лучше его не тревожить – пусть спит в усталом забытье. Поздно. Заболела, заныла, защемила душа. Отчаяние и тоска заливали ее. Кто-то снова присел, стараясь не шуметь, другие облокотились на спинку стула. Волна слов накатывалась, ворочая тяжелые камни воспоминаний, сбивая дыхание, выдавливая слезы. Американка ушла так же неожиданно, как и появилась на сцене. Старушки потянулись к выходу, не глядя друг на друга. Не помогали ни липкие сериалы, ни кривизна «Кривого зеркала» Петросяна. Хотелось другой жизни. Пусть с немощью, обидами, непониманием, но рядом с близкими.

Американку невзлюбили. В ней жил тот мир, где им не было места. Мстили мелко и пакостно. Прятали обувь. Забирали из холодильника ее продукты. Еще больше бесило то, что она молчала, словно ничего не замечала. Приближалась зима. Прогулки прекратились. Теперь Американка часами стояла у окна и смотрела на тропинку, уходящую вглубь сада. «Не засти свет!» – орали на нее проходящие мимо старухи. Она опускала голову, судорожно вздыхала и не уходила.

Но как-то под вечер старушки в страхе выскочили из комнат, перепуганные неистовым криком: «Галя! Галя!» Американка металась у окна, дергала за ручку, пыталась открыть форточку. И не переставая звала: «Галя, Галя». Потом беспомощно сползла на пол и заплакала. Через некоторое время подошла вахтерша: «Вас ждут». Из всех дверей выглядывали любопытные. Некоторые вышли в коридор и во все глаза смотрели на Американку. Что с ней? Она стала как они: тряслись руки, сгорбилась спина, глаза смотрели в пол. Шаркая, она пошла вниз по лестнице.

Ее не было два дня. Все уже судачили, что приехала дочь из Америки и забрала ее к себе: «Что им, богатым-то». Но через некоторое время все выяснилось. Доктор, поеживаясь, неохотно ответил: «Да, приезжала дочь, уехала. Татьяна Алленовна у нас в больнице».

Хоронили, оплакивали ее те же старухи. Пронесли гроб мимо ее рябинки, которая с этого дня приняла ее имя – Американка.

Александр Иванов,

обозреватель

Фото Сергея Пузырева