Денис Радченко: «Управлять театральным процессом интереснее»
Денис Радченко поставил полсотни спектаклей, и, как сам говорит, есть такие, которыми художественный руководитель Орского драматического театра имени дорожит.
О спектаклях он может говорить часами. Чем больше открывается тематических и смысловых слоев, тем интереснее с таким материалом работать. Накануне Дня театра Денис Юрьевич рассказал «ОГ» о своих планах и ожиданиях.
– На предпоказе спектакля «Женская доля» вы сказали, что театр – это то, что возбуждает желание думать. Как выбираете материал для постановок?
– Государство выделяет большие деньги на культуру, тем самым подчеркивая свою ответственность за духовно-нравственное состояние будущего. И это правильно во всех отношениях. Другой вопрос, что художник может выбирать постановки, которые говорили бы с людьми о том, что сейчас волнует, на свой вкус. Есть видение и понимание государства, а есть мое как главного режиссера, и я пытаюсь найти золотую середину. Ведь для меня весь смысл заключается в том, чтобы зритель растворился в среде, которую мы с актерами, декораторами, звукорежиссерами создаем. Чтобы люди были вместе с нами здесь и сейчас, на одной с нами волне.
– Спектакли Орского театра драмы по классическим произведениям кажутся написанными сегодня. Мир за окном оказывает влияние на вашу работу?
– Есть спектакль «Маленькие трагедии» по мотивам – подчеркну, по мотивам – произведений Пушкина. Это авторское видение. Неслучайно у нас жанр спектакля определен как апокалиптичная история. Куда сейчас катится наш мир – эта идея является главенствующей. Если человек будет гнаться за презренным металлом, то это – конец нашему миру. Все имеет свое начало и свой конец. Насколько ты сможешь этот конец оттянуть? Насколько достойно мы сможем прожить это время? Если не будем соизмерять свою жизнь со смертными грехами, то ждет падение в пустоту. Кстати, этот спектакль попал прямо в точку, поскольку его премьера совпала с началом специальной военной операции.
– Вы человек религиозный?
– Нет, я логик. Мне интересно находить объяснение тем или иным поступкам и мотивам. Я пытался найти произведение, в котором были бы заняты только женщины. И так появился спектакль «Дом Бернарды Альбы». Пьеса Гарсиа Лорки очень мрачная. Первое впечатление: какая ужасная у девочек мать! Когда начал разбираться, подумалось: любая мать желает добра своим детям. Мне стало интересно. А что если она пытается спасти их от окружающего мира? И тут началось нанизывание по крупинкам того, что можно найти в оправдание действий и поступков своей героини. Альба два раза была замужем и в конце концов сделала для себя вывод: неважно, брак задуман родителями или он по любви, ничего хорошего от любви она не видела. А ее девочки как раз и жаждут любви. И она пытается их оградить такими средствами, на которые способна.
– У вас есть потребность менять оригинальный текст?
– Это неизбежно. На днях час двадцать смотрел интервью о недавно вышедшем фильме «Онегин». Возмущались по поводу изменения авторского текста: «Не трогайте Пушкина! Это святое». Да, святое. Но если вы хотите оригинального материала, то этот фильм должен был снимать сам Пушкин. Техническое расчленение картины мне непонятно. Тогда и театры нужно закрывать, поскольку в каждом городе есть спектакль «Евгений Онегин». Но это не пушкинский «Евгений Онегин», а авторское видение. Какое оно? Насколько автор приблизился к пушкинской версии? Вот главные вопросы, которые нужно ставить, а не искать несоответствия с оригинальным текстом.
На мой взгляд, гениально вскрыл Пушкина ныне покойный режиссер Римас Туминас в своем «Евгении Онегине». У него есть сцена с качелями, на которых качаются девушки. Герой зашел – и увидел небесное создание.
Лично я против того, чтобы сцена стала чтецкой. Но в интерпретации нужно быть осторожным. Особенно когда до бреда начинают что-либо защищать…
– Зачастую и у классических авторов герои не появляются в произведениях как исторические персонажи (тот же Емельян Пугачев в «Капитанской дочке»). Пушкин обращается не к истокам той эпохи, а к своей современности. Также герои Пушкина и мы с вами – жители разных эпох, у нас мироощущение другое.
– В опере «Орфей в аду» композитора Жака Оффенбаха главный герой два с лишним часа ходит по сцене и поет. Люди того времени сидели и слушали. Почему? Мой мастер сказал хорошую фразу: «В то время люди могли очень долго чувствовать». А сейчас – время скоростей. И хорошо, что есть художественные произведения, и фильмы, и спектакли, которые могут остановить нас, дать нам почувствовать красоту мира с его звуками, красками и ощущениями.
– В целом вы авторитарный режиссер с четким видением или готовы менять свои задачи и цели? Кто или что может на вас повлиять?
– Раньше меня можно было назвать авторитарным. Мне казалось, что решить задачу спектакля с его действиями, диалогами, мыслями и эмоциями можно только так, как нарисовал я в своих планах и своем мозгу. Сейчас у меня есть некий план, но мне хочется, чтобы актеры придумывали вместе со мной решение сценической задачи. Они удивительны в этом отношении, они буквально фонтанируют идеями. Интонация того же Крота – одного из персонажей нашего нового спектакля «Мышонок-суперсыщик» – может по-разному раскрыть его жуликоватый характер. Каждый спектакль требует интуитивного нащупывания пути, поиска чувств. Порой создание постановки значит гораздо больше результата… Вот заканчиваем спектакль, зрители ушли, а у тебя остается некая пустота внутри… А процесс открытия, когда ты ежедневно открываешь новое в актерах! Вот актер повернул голову – и ты увидел трагедийность в комедийном артисте. Это и может быть новым поворотом в спектакле, который, казалось, уже сложился в голове и на репетиционной сцене. И вдруг… Нет, все делаем по-другому.
Я не из тех режиссеров, которые могут придумать историю целиком. Режиссер – это слепой, которые ведет таких же слепых за собой. Но он идет первым. Иногда случается, что ты сделал не так, как хотел, а сделал лучше.
– Вы долгое время работали в театре музкомедии Оренбурга. Музыка в драматическом театре играет такую же большую роль, как в музыкальном?
– Музыка имеет огромное значение. Другой вопрос, как ею пользоваться. Иногда для усиления сценического эффекта, усиления комизма или драматизма ситуации. Но мне больше нравится, когда музыка дает сцене другой смысл. К примеру, на сцене идет свадьба и все веселятся, а фоном звучит похоронный марш. И ты понимаешь: либо произойдет трагедия, либо этот брак ждет неизбежный конец. Они не любят друг друга, они притворяются. И все, что предшествовало подвенечной сцене: измены, обман – не перекрыло свадебное веселье. Небольшое музыкальное отступление заставляет зрителя думать.
– В ваших спектаклях и декорации словно разговаривают со зрителем.
– Приходящие на спектакль нашего драмтеатра «Маленькие трагедии» ждут классического костюма и исполнения. Открывается занавес – появляются руины Колизея и люди в робах. Правила игры нарушены. И среди этого появляется человек, который задается вопросом: а правильно ли я живу? Другой человек – бог или монах – перетаскивает этого человека из одной истории в другую. Он мучается тем, что делает, но делает. Но в этой истории он вынужден существовать… В этом спектакле песок – и оживляющий, и золотой песок, этим песком посыпают себе голову – также способ донести информацию. И как такового Каменного гостя у нас нет. Он появляется в постановке тенью. Я долго уговаривал художника, с которым работал в этом спектакле, оставить героя в живых. Но она сказала, что он является олицетворением мира, который должен закончить свое существование, и должен начаться новый.
– Мы с вами вплотную подошли к вопросу об истерии по поводу того, что русская культура сошла на нет. Как вы к этому относитесь?
– В последние годы на сценах появились такие постановки, как «Молодая гвардия», «Как закалялась сталь». Мы снова начинаем говорить о человеке, который готов жизнь положить за идею о светлом будущем: пусть не я, пусть другие будут жить лучше. Театр и государство должны идти в ногу. Так нас долгое время не воспитывали. И поколение детей выросло на чуждой идеологии.
Культура движется по спирали. Есть взлеты и падения. У нас же есть неудачи, мы падаем, поднимаемся и идем дальше. Главное – не остаться в этом положении. Отряхнуться, подняться и идти. И у меня так же: есть спектакли, которыми я дорожу. Я поставил порядка пятидесяти спектаклей, а таких, про которые могу сказать «это мое достижение», не так уж и много.
– В последнее время у вас появляется много спектаклей на камерной сцене, в том числе вы уже упомянули об одном новом спектакле. В целом каким будет предстоящий сезон, что вы от него ожидаете?
– Постановка на камерной сцене – это формат телевизионный. Здесь работают мелкие детали, едва уловимые движения, мимика. Спектакли на камерной сцене гораздо сильнее в эмоциональном плане, поскольку зритель как бы является участником спектакля. В последнее время мы используем много форм, которые предназначены для узкого круга зрителей. У нас проходит вечер романса, есть импровизации, спектакль-лаборатория «Игра».
Что касается будущих постановок, то будет спектакль про СВО. Был на площадке одного из образовательных заездов арт-кластера «Таврида», куда приезжали ребята после участия в спецоперации. Разные ребята, от рядовых и вагнеровцев до офицеров. Десять-двенадцать драматургов и примерно столько же режиссеров по 5-6 часов слушали их истории. Тяжело в эмоциональном плане. Результатом этого стали 11 пьес, которые будут поставлены в разных театрах: у Машкова в «Табакерке», в театре Пушкина у Писарева, в Курске, Омске, Челябинске и, конечно, в Орске.
К юбилею Оренбургской губернии планируется постановка «Табынская Божия Матерь». Есть идея присоединить к этой истории хор Иверского монастыря и казачий хор.
Конечно же, будет и легкая итальянская комедия «Миллион в брачной корзине», где будет занята вся труппа.
А чего жду? Новых открытий.
Татьяна Петрова,
главный редактор